Иванов Георгий - Распад Атома
Георгий Иванов
Распад атома
Опустись же. Я мог бы сказать --
Взвейся. Это одно и то же.
Фауст, вторая часть.
Я дышу. Может быть, этот воздух отравлен? Но это единственный воздух,
которым мне дано дышать. Я ощущаю то смутно, то с мучительной остротой
различные вещи. Может быть, напрасно о них говорить? Но нужна или не нужна
жизнь, умно или глупо шумят деревья, наступает вечер, льет дождь? Я
испытываю по отношению к окружающему смешанное чувство превосходства и
слабости: в моем сознании законы жизни тесно переплетены с законами сна.
Должно быть, благодаря этому перспектива мира сильно искажена в моих глазах.
Но это как раз единственное, чем я еще дорожу, единственное, что еще
отделяет меня от всепоглощающего мирового уродства.
Я живу. Я иду по улице. Я захожу в кафе. Это сегодняшний день, это моя
неповторимая жизнь. Я заказываю стакан пива и с удовольствием пью. За
соседним столиком пожилой господин с розеткой. Этих благополучных старичков,
по-моему, следует уничтожать.-- Ты стар. Ты благоразумен. Ты отец семейства.
У тебя жизненный опыт. А, собака! -- Получай. У господина представительная
наружность. Это ценится. Какая чепуха: представительная. Если бы красивая,
жалкая, страшная, какая угодно. Нет, именно представительная. В Англии,
говорят, даже существует профессия-- лжесвидетелей с представительной
наружностью, внушающей судьям доверие. И не только внушает доверие, сама
неисчерпаемый источник самоуверенности. Одно из свойств мирового уродства--
оно представительно.
x x x
В сущности, я счастливый человек. То есть человек, расположенный быть
счастливым. Это встречается не так часто. Я хочу самых простых, самых
обыкновенных вещей. Я хочу порядка. Не моя вина, что порядок разрушен. Я
хочу душевного покоя. Но душа, как взбаламученное помойное ведро-- хвост
селедки, дохлая крыса, обгрызки, окурки, то ныряя в мутную глубину, то
показываясь на поверхность, несутся вперегонки. Я хочу чистого воздуха.
Сладковатый тлен-- дыхание мирового уродства-- преследует меня, как страх.
Я иду по улице. Я думаю о различных вещах. Салат, перчатки... Из людей,
сидящих в кафе на углу, кто-то умрет первый, кто-то последний-- каждый в
свой точный, определенный до секунды срок. Пыльно, тепло. Эта женщина,
конечно, красива, но мне не нравится. Она в нарядном платье и идет улыбаясь,
но я представляю ее голой, лежащей на полу с черепом, раскроенным топором. Я
думаю о сладострастии и отвращении, о садических убийствах, о том, что я
тебя потерял навсегда, кончено. "Кончено"-- жалкое слово. Как будто, если
хорошенько вдуматься слухом, не все слова одинаково жалки и страшны?
Жиденькое противоядие смысла, удивительно быстро перестающее действовать, и
за ним глухонемая пустота одиночества. Но что они понимали в жалком и
страшном -- они, верившие в слова и смысл, мечтатели, дети, незаслуженные
баловни судьбы!
Я думаю о различных вещах и, сквозь них, непрерывно думаю о Боге.
Иногда мне кажется, что Бог так же непрерывно, сквозь тысячу посторонних
вещей, думает обо мне. Световые волны, орбиты, колебания, притяжения и
сквозь них, как луч, непрерывная мысль обо мне. Иногда мне чудится даже, что
моя боль-- частица Божьего существа. Значит, чем сильнее моя боль... Минута
слабости, когда хочется произнести вслух-- "Верю, Господи..." Отрезвление,
мгновенно вступающее в права после минуты слабости.
Я думаю о нательном кресте, который я носил с детства, как носят
револьвер в кармане-- в случае опасности он должен защитить, спасти.
